Я не сказала ей, что училась читать и писать только по Библии, Книге Мормона и речам Джозефа Смита и Бригама Янга.
Но тяжелее всего мне давалось западное искусство. В лекциях я ничего не понимала. Большую часть января я считала, что Европа – это страна.

Прошлое таково, каково оно есть. И его следует зарыть на пятьдесят футов и оставить гнить в земле.

Мы с отцом смотрели на храм. Он видел Бога, я – гранит. Мы посмотрели друг на друга. Он увидел проклятую женщину, я же – несчастного старика, в буквальном смысле слова изуродованного собственными убеждениями. И все же торжествующего. Я вспомнила слова Санчо Пансы: «Странствующий рыцарь – это тот, кого бьют, но кто все равно считает себя императором».

Мою жизнь рассказывали за меня другие. Их голоса были сильными, сочувственными, абсолютными. Мне в голову не приходило, что и мой голос может быть таким же сильным.

Этот процесс обретения собственного «я» можно называть по-разному. Трансформация. Метаморфоза. Фальшь. Предательство.
Я называю его образованием.